.

                                                                                                    * * *

ЧАСТЬ-I: БОГ И АНТИ-БОГ.

.                                                                                                    

Если у вас есть желание, поразмыслите о Божественном происхождении нашего Бытия:

«В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою. И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы». (Ветхий Завет, Книга Бытие, Глава 1, стих 1-4).

В представлении наших древних предков, Вселенная была относительно небольшим местом, а земля — центральной точкой, вокруг которой вращались все небесные тела. На земле, Человек был высшим среди всех живых существ. На Небесах правил гораздо более могущественный Бог, но даже он сделал человечество центром своего внимания и пообещал вечную жизнь тем, кто повинуется его заповедям.

Для многих это всё ещё та вселенная, в которой мы живём (за исключением того, что Земля понимается как центр интереса или важности, а не как физическое местоположение). Но задолго до начала XX столетия научный прогресс серьезно подорвал корни подобной веры. Астрономия и физика показали большую прогностическую ценность модели Кеплера, поместившей Солнце в центр Солнечной системы, в которой планеты перемещаются по эллиптическим орбитам. Само Солнце было низведено до уровня довольно средней звезды среди невообразимо огромного числа других, разделённых безграничными пространствами холодного и безлюдного космоса. Геология показала, что Земля на целые порядки древнее, чем это допускается библейскими историями.

Палеонтология установила существование длинного ряда разнообразных видов, появлявшихся через определенные интервалы времени, а не в единственном творении, как того требует Книга Бытия. Адам Смит предположил, что экономика может регулировать себя с помощью силы спроса и предложения, что позволит создать порядок, без навязывания сверху органами центральной власти. Дарвин применил аналогичное мышление, чтобы объяснить происхождение видов как вопрос мутации и естественного отбора, а не сознательного прогнозирования. Медицина давно превзошла Молитву как эффективное лекарство от болезней, а нейробиология, ещё в зачаточном состоянии уже показала как способности, традиционно приписываемые Духу, зависят от функционирования определённых неповреждённых участков серого пульпийного органа, называемого мозгом.

Конечно, логически ничто из этого не исключает возможности существования божественного существа, создавшего мир и принимающего центральное участие в наших делах. Но такое существо, если Оно существует, неизбежно становится еще более непостижимым, чем раньше; ибо, если человечество занимает центральное место в его плане, мы не можем понять, почему Он создал так много пустующего пространства вокруг нас, и так много других солнц, похожих на наше собственное. И если Он контролировал происхождение жизни, и человечество было его целью, трудно понять, почему Он растянул этот процесс на многие миллиарды лет.

Многие могут отмахнуться от подобных соображений из-за нашего собственного ограниченного понимания, по своей сути, неспособного полностью постичь пути и средства Создателя. Но для человека с научным образованием и рационалистическими наклонностями, каким несомненно являлся Говард Филлипс Лавкрафт, вывод был очевиден:

«Реальный образ космической энергии, включая то, что мы знаем как материю, имеет контур и природу, абсолютно невозможные для реализации человеческим мозгом; и чем больше мы узнаём о нём, тем больше понимаем это обстоятельство. Всё, что мы можем сказать, это то, что он не содержит видимого центрального принципа, настолько похожего на физический мозг земных млекопитающих, чтобы мы могли обоснованно приписать ему сугубо земное и биологическое явление, называемое сознательной целью; и что мы формируем, даже допуская самые радикальные релятивистские концепции, настолько незначительную и временную его часть... что все представления об особых отношениях, именах и судьбах, выраженные в человеческом поведении, обязательно должны являться рудиментарными мифами». (Г.Ф. Лавкрафт, письмо Фрэнку Белкнапу Лонгу, 20-го февраля 1929-го года; С.Т. Джоши, «Г.Ф. Лавкрафт: Жизнь»).

Но понимание, как известно, отличается от чувств, и Лавкрафт в конечном счёте являлся художником, а не учёным, несмотря на его первоначальные амбиции быть астрономом. Результатом стал его собственный миф, примером которого может служить описание первичной сущности Азатота:

«Это последнее аморфное пятно глубочайшего смятения, богохульствующее и пузырящееся в центре всей бесконечности — безграничный демон-султан Азатот, чьё имя никто не смеет произносить вслух, жадно жующий в немыслимых, неосвещённых покоях вне времени среди приглушенного, сводящего с ума стука мерзких барабанов и тонкого, монотонного воя проклятых флейт; под эти отвратительные удары и звуки труб медленно, неуклюже и нелепо танцуют гигантские внешние боги, слепые, безгласные, мрачные, безмозглые Иные Боги, чья душа и посланник — Ползучий Хаос Ньярлатхотеп». («Сомнабулический Поиск Неведомого Кадата», Г.Ф. Лавкрафт).

Более подробно данная концепция изложена Лавкрафтом в сонете из последовательного поэтического цикла «Грибы с Юггота»:

.

Сонет XXII. АЗАТОТ. (в переводе О. Мичковского).

                    ***

Я вторгся с вездесущим бесом в паре

Из мира измерений — за Предел,

Туда, где нет ни времени, ни твари,

Но только Хаос, бледен и дебел.

Непризнанный ваятель мирозданья,

Он глухо и бессвязно бормотал

Какие-то чудные предсказанья

И сонм крылатых бестий заклинал.

                    *

В его когтях надрывно голосила

Бесформенная флейта в две дыры —

Не верилось, что в звуках этих сила,

Которой покоряются миры.

«Я есмь Его глашатай!», — дух съязвил

И божеству затрещину влепил.

.

Хотя Азатот представлен в достаточно смутной теистической форме, с личным именем и такими титулами, как «Султан демонов» и «Владыка всего», он является своего рода Анти-Богом. Это не значит, что Азатот — Дьявол. Скорее, он изображен как идиот, чьи бессмысленные упражнения на флейте случайно порождают целые вселенные. Лавкрафтовское описание Азатота использует наш детский образ Бога, отвечающего за всё, но затем автор разрушает этот образ, наделяя его самым существенным атрибутом механико-материалистического мировоззрения: полным отсутствием сознательной цели.

Конечно, хорошо известно, что Лавкрафт создал искусственную мифологию в качестве фона для своих рассказов, и в центре его сюжетов часто оказываются религиозные культисты, такие как «Секта Звёздной Мудрости» или «Эзотерический Орден Дагона». Август Дерлет запечатлел этот аспект творчества Лавкрафта в своем придуманном атмосферном названии «Мифы Ктулху». Впоследствии Дерлету вменяли в вину то, что он использовал это название скорее для обозначения совокупности всех историй, а не к предыстории их возникновения. Но мне нравится использование Дерлетом такого названия, потому что оно предвосхищает мой тезис, заключающийся в том, что рассказы Лавкрафта имеют реальную религиозную ценность для современных читателей.

Чтобы объяснить, что именно я имею в виду, необходимо сначала немного отвлечься и обсудить природу и функции мифа.

Примитивный Разум.

В своем знаменитом эссе «Сверхъестественный Ужас в Литературе» Лавкрафт так отозвался о непрекращающейся привлекательности странных историй:

«... все условия дикой жизни на заре [цивилизации] так сильно способствовали возникновению ощущения сверхъестественного, что нам не приходиться удивляться той основательности, с которой сама наследственная сущность человека пропиталась религией и суевериями. Это насыщение, как очевидный научный факт, должно считаться практически постоянным, пока речь идёт о том, что касается подсознания и внутренних инстинктов; ибо, хотя область непознанного неуклонно сокращалась в течение тысячелетий, бесконечный резервуар тайн всё ещё наполняет огромную часть Внешнего Космоса, в то время как большой остаток крепко унаследованных ассоциаций цепляется за все объекты и процессы, некогда бывшие загадочными, насколько бы хорошо они сегодня не были объяснены. И более того, существует реальная физиологическая фиксация старых инстинктов в нашей нервной ткани, которая сделала бы их незаметно действующими, даже если сознательный разум был бы очищен от всех источников удивления».

Сравните сказанное с объяснением Джозефа Кэмпбелла, о сохраняющейся важности мифа в целом:

«Мифологические символы затрагивают и оживляют жизненные центры, недоступные словам разума или принуждения. Способы переживаний и мышления в мире света были запоздалыми, очень запоздалыми событиями в биологической предыстории нашего вида... Глаза открылись только после действовавшего на протяжении стольких миллионов веков первого принципа всего органического бытия («Теперь я съем тебя; теперь ты съешь меня!»), который не мог быть отменён тогда и до конца не отменён сегодня -- хотя наши глаза и то, что они видят, способны убедить нас сожалеть об этой чудовищной игре». («Творческая Мифология», Дж.Кэмпбелл).

Кэмпбелл и Лавкрафт могут показаться несовместимыми собеседниками. По темпераменту они, безусловно, были противоположностями: благодушный гуманизм Кэмпбелла и его благоговение перед трогательными аспектами человеческой мысли резко контрастируют со скептическим настроем и пессимизмом Лавкрафта в отношении человеческой природы. Однако различия не столь велики, как можно было бы предположить. Кэмпбелл, работая в области гуманитарных наук, был убеждённым сторонником научного метода и необходимости принимать научные открытия, и включать их в наше мировоззрение. А увлечение Лавкрафта мифами в детстве простиралось до реальной практики языческих культов; даже будучи взрослым, он читал классику сравнительной мифологии, такую как книга «Золотая Ветвь» Дж.Г. Фрейзера.

Говоря о Фрейзере, Кэмпбелл сказал о его работе следующее:

«Читая великолепную и справедливо заслуженную книгу «Золотая Ветвь» сэра Джеймса Г. Фрейзера, первое издание которой вышло в 1890-ом году, мы имеем дело с типичным писателем 19-го века, верившем, что мифологические суеверия будут окончательно опровергнуты наукой и навсегда оставлены в прошлом. Он видел основу мифа в магии, а основу магии — в психологии. Однако его психология, будучи по сути рациональной и недостаточно внимательной к глубоко обоснованным, иррациональным побуждениям нашей природы, предполагает, что если доказать неразумность обычая или веры, то вскоре они исчезнут. Насколько он ошибался, легко можно увидеть, просто указав на любого профессора философии, к примеру, играющего в боулинг: посмотрите, как он крутится и вертится от предвкушения неизвестности после того, как брошенный шар покинет его руку, чтобы достичь стоящих кеглей». (Джозеф Кэмпбелл, «Влияние Науки на Миф» из книги «Мифы, для Жизни»).

Но почему мифологическое или магическое мышление должно быть таким устойчивым среди современных образованных людей? Имеем ли мы дело с факультетом, являющимся простым атавизмом, нежели с тем, что когда-то было полезно, но теперь полезно не более, чем придаток? Или, возможно, мы имеем дело с благотворным, действительно важным и даже необходимым аспектом человеческого познания?

Организация Реальности.

В том же эссе Кэмпбелл продолжает характеризовать точку зрения Карла Густава Юнга на важность мифологии:

«Наше, ориентированное во-вне, сознание, обращённое к требованиям дня, может потерять контакт с [нашими] внутренними силами; и мифы, утверждает Юнг, при правильном прочтении, являются средством вернуть эту связь. На языке образов они рассказывают нам о силах психики, которые необходимо осознать и интегрировать в нашу жизнь, силах, всегда присущих человеческому духу, представляющих собой ту мудрость человеческого вида, благодаря которой человек пережил тысячелетия. Поэтому они никогда не были и никогда не смогут быть вытеснены научными открытиями, относящимися скорее к миру внешнему, нежели к глубинному, в который мы погружаемся во сне. Благодаря изучению мифов и диалогу, ведущемуся с этими внутренними силами через наши сновидения, мы можем научиться познавать и примириться с большим горизонтом нашего собственного более глубокого и мудрого внутреннего «Я». И, аналогично, общество, которое лелеет и поддерживает свои мифы, будет питаться из самых здоровых, самых богатых слоев человеческого духа». (Джозеф Кэмпбелл, «Влияние Науки на Миф", из книги «Мифы, для Жизни»).

Юнг не был тем, кого обычно принято называть научным мыслителем. Несомненно, ему было свойственно абсолютное доверие к психическим и оккультным явлениям, что показалось бы Лавкрафту ребячеством. Почему-то возникает сомнение, что Лавкрафт принял бы идею о том, что подсознание может быть мудрее нашего рационального, аналитического ума.

Однако, вам не обязательно заходить так далеко, как это сделал Юнг, чтобы увидеть в мифологическом мышлении нечто позитивное. Один из самых влиятельных авторов в области когнитивной науки Эдвард де Боно в своей книге «Механизм Разума» говорит следующее:

«Эти творческие и комбинирующие свойства поверхностной памяти приводят к созданию искусственного мира, являющегося производным от реального мира, но не параллельного ему. В этом искусственном мире информация организуется с большей ясностью и удобством. Если для этого не существует рамок, то она неизбежно эволюционирует. Возможно, потребуется создать специальные системы антропоморфных богов для организации информации о временах года, о погоде, о поведении сельскохозяйственных культур и т.д. Эти организующие схемы, существующие на поверхности памяти, и являются мифами. Мифы — это скорее даже необходимость, чем удобство».

Что ж, возможно, Эдвард де Боно немного выходит за рамки того, что было определённо установлено с помощью нейробиологии. Это область науки, которая каждый день приносит захватывающие открытия, но в настоящее время никто не может сказать, что у нас есть нечто большее, чем самые общие очертания того, как мо́згу удаётся создавать мир из каскада данных, постоянно поступающих в него. Недавняя книга по нейробиологии сновидений («Мозг Сновидения», автор Дж. Аллан Хобсон) почти полностью обходит вопрос о том, для чего же нужны сны, что на самом деле они выполняют для нас, делающее их достойными обладания. И всё же явление, столь почти универсальное для млекопитающих и требующее значительных затрат энергии, не могло бы возникнуть и развиться, если бы оно не обеспечивало какое-то существенное преимущество в нашем выживании.

Мифологическое мышление имеет очевидное родство со сновидениями, включающими сюжетные линии, полные фантастических элементов и отрывков из обычной реальности, но всё же таинственно наделёнными субъективными ощущениями смысла и значимости. Если позволите мне порассуждать, то мне кажется, что роль сновидений и мифов заключается в усвоении сознательных знаний и опыта на более глубоком уровне, где обитают наши инстинкты. Именно эти инстинкты фактически управляют нашим поведением, а знания, не усвоенные на этом уровне, как правило, не имеют значения для нашего повседневного поведения. Я предполагаю, что Мифы Лавкрафта выполняет для нас именно такую функцию, хотя сам Лавкрафт и не создавал их конкретно для этой цели.

.

____________________________________

ЧАСТЬ-II: САМОВОСПРОИЗВОДЯЩИЕСЯ МИФЫ.

.

И, снова «Бытие», о происхождении человечества:

«И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над зверями, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле. И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их. И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими, и над зверями, и над птицами небесными, и над всяким скотом, и над всею землею, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле». (Ветхий Завет, Книга Бытие, Глава 1, стих 26-28).

Сравните это с историей Лавкрафта:

«Именно под водой, звездоголовые [Древние] впервые создали земных существ — сначала для пищи, а потом и для других целей, — создали давно им известными способами из доступных и подходящих субстанций... После того как звездоголовые Древние синтезировали достаточное количество простейших организмов для пищевых целей и развели сколько требовалось шогготов, они предоставили возможность прочим клеточным соединениям развиваться далее самим, превращаясь в растительные или животные организмы... Впрочем, виды, им чем-то не приглянувшиеся, безжалостно уничтожались. Эти позвоночные, а также бесконечное множество других форм жизни — животных и растительных, морских, наземных и воздушных — были продуктами неуправляемой эволюции, воздействующей на жизненные клетки, созданные Древними, но ускользнувшие за пределы их внимания. Им было позволено беспрепятственно развиваться, потому что они не вступали в конфликт с доминирующими существами. Нам было интересно увидеть в некоторых из самых последних и наиболее декадентских скульптурах неуклюжее примитивное млекопитающее, иногда используемое в пищу, а иногда в качестве забавного шута, жителями земли, чьи смутные обезьяньи и человеческие предсказания были безошибочны». («В Хребтах Безумия», Г.Ф. Лавкрафт).

В то время как первая из этих двух историй, явно более обнадеживает и льстит нашему чувству собственной значимости, последняя гораздо более актуальна для современного читателя. Имейте в виду, что мифологическое мышление склонно олицетворять и персонифицировать всё. Как такое мышление может выражать теорию о том, что мы были созданы чисто обезличенными силами? В этом случае Лавкрафт идёт несколько иным путём, чем в случае с мифом об Азатоте. Создатели, в данном случае, воспринимаются как сознательные, целенаправленные существа, а мы рассматриваемся как случайный побочный продукт их действий. И снова наша инстинктивная или, возможно, просто хорошо привитая склонность приписывать всё божественному правителю была использована как своего рода крючок, для привлечения примитивно чувствующих частей нашего разума; а затем это внимание было перенаправлено таким образом, который более соответствует научно-обоснованному мировоззрению.

Примечательно, что традиционное религиозное предположение о нашей центральной значимости для Мира и Бога, по-прежнему является руководящим допущением для большинства людей на планете. Как такое возможно?

«Миф возникает как способ соединения в удобную последовательную структуру отдельных фрагментов информации, получаемых из окружающей среды. Но как только миф утвердился, он становится способом взгляда на мир. Мир воспринимается через миф и поэтому имеет тенденцию усиливать его восприятие... Бегство от удобных мифов, организованных поверхностной памятью, происходит тогда, когда эти мифы вступают в конфликт с реальным опытом. Наука — это способ организации опыта специальным образом, чтобы он вступал в противоречивый конфликт с мифами и выявлял их. В процессе этого будут возникать новые мифы. Миф или гипотеза почти всегда переживают свою полезность и удерживают лучшую интерпретацию имеющейся информации, но это незначительное ограничение, небольшая цена, которую приходится платить за полезность системы мифов... Но есть мифы, которые не могут быть разрушены опытом. Это может произойти либо потому, что содержание мифа не поддается проверке обычным опытом, либо потому, что миф построен таким образом, что то, что должно его разрушить, превращается в его поддержку». (Эдвард де Боно, «Механизм Разума»).

Одна из сложностей состоит в том, что наукой в нашей культуре занимается только интеллектуальная элита, и их открытия для большинства людей являются скорее предметом постоянных слухов, чем личного опыта. Другая трудность в том, что наша религия долгое время была вопросом институционализированной веры, а не личных исследований и открытий, и что теологи уже давно посвятили себя защите своих убеждений от любых рациональных вопросов, как в знаменитой декларации историка Тертуллиана «Credo quia absurdum» («Верую, ибо абсурдно») — «Я верю в это просто потому, что это абсурдно».

Но самый важный момент заключается в том, что мифы нельзя разрушить, их можно только заменить. Как говорит Эдвард де Боно:

«Мифы не могут быть разрушены прямым вниманием, поскольку они являются организующим паттерном на поверхности памяти, и любое внимание к паттерну может только усилить его. Миф может быть разрушен только из-за невнимательности, позволяющей ему атрофироваться, чтобы могла возникнуть новая организующая модель. Невнимательность или пренебрежение обычно следуют тогда, когда миф изжил свою полезность». (Эдвард де Боно, «Механизм Разума»).

Беспокойство, которое многие ученые испытывают по поводу сегодняшней популярности псевдо-науки и суеверий, привела к организованным попыткам развенчания, таким как выход периодического издания «The Skeptical Inquirer» (Скептический Исследователь) и книги Карла Сагана «Мир, одержимый Демонами». Но, если де Боно прав, такие попытки только привлекают дополнительное внимание к тем самым мифам, которые они пытаются развеять. Гораздо большего, вероятно, удалось добиться с помощью таких презентаций, как телевизионный сериал Сагана «Космос», в котором современная космология представлена в терминах квази-религиозного благоговения; или с помощью простого создания убедительной фразы, вроде «Слепой Часовщик» Ричарда Докина, воплощающей абстрактную идею эволюции в последовательном целостном образе.

Следует отметить, что человеческая вера также может быть сильно поколеблена потусторонними авторитетами из другого мира. Современные авторы «нью-эйджеского» мышления, похоже, интуитивно поняли это, и часто приписывают свои идеи вымышленным персонажам, таким как «Дон Хуан» Карлоса Кастанеды, изображаемым представителями традиционных и эзотерических знаний. В популярной науке квинтэссенцией воплощения подобной роли является Стивен Хокинг, чей недуг отрезал его от большинства видов деятельности в обычной жизни и придал ему мистицизм израненного целителя или фигуру типа прорицателя. Этот психологический приём, наряду со значительными дарованиями физика и писателя, позволил ему оказать необычайно глубокое влияние на общественное сознание.

Лавкрафт, похоже, тоже наткнулся на этот принцип, и поэтому в его работах мы находим легендарные древние знания, приписываемые безумным провидцам, таким как Абдул Альхазред, автор раритетного и запрещенного «Некрономикона». В более поздних произведениях Мифологии Ктулху, созданных друзьями и поклонниками Лавкрафта, сам Лавкрафт часто выступает в этой роли, будучи изображённым как пророк, чья ранняя смерть была спровоцирована тёмными силами, просто потому что он слишком много знал.

Творческая Мифология.

Поскольку религиозные формы весьма устойчивы к изменениям, а научные — во многом обличены в сложные технические термины, возможно, в наше время именно творческий художник играет наиболее важную роль в создании новых мифов, помогающих нам усвоить меняющиеся знания о мире. Как говорит Джозеф Кэмпбелл в книге «Творческая Мифология»:

«... Совершенно новый тип НЕ-богословского откровения, огромного масштаба, большой глубины и бесконечного разнообразия, фактически стал духовным проводником и структурирующей силой цивилизации... В контексте традиционной мифологии символы представлены в социально-поддерживаемых ритуалах, посредством которых индивид должен пережить или притвориться, что испытал, определенные обстоятельства и чувство озарения. С другой стороны, в том, что я называю «творческой» мифологией, этот порядок обратный: у индивида существует собственный опыт — порядка, ужаса, красоты или даже обычного восторга, — которые он стремится передать с помощью знаков; и если его осознание и реализация были определенной глубины и важности, это сообщение будет иметь ценность и силу живого мифа — то есть, для тех кто получил и отреагировал на него самостоятельно, с признанием и без принуждения».

До этого момента мы предлагали своего рода эстетическую теорию, которую можно было бы применить ко всей современной литературе. Теперь мы можем взять паузу и задаться вопросом, каковы особенности художественной литературы Лавкрафта, делающие её, по-моему мнению, центральной квинтэссенцией Мифа XX века. Характеристики, на мой взгляд, следующие:

* В центре внимания — доминирующая сила жизни начала XX века, заключающаяся в нашем постоянно углубляющемся понимании необъятности и странности Вселенной, а так же в постоянно уменьшающейся важности человека в общей системе вещей. Эта тема находит многократное выражение в фантастике Лавкрафта, в его эпических рассказах о цивилизациях и формах жизни, появлявшихся и исчезавших на протяжении разных геологических эпох. Что ещё более важно, его произведения расширяют наше сознание и направляют его в сторону Неизведанного. Это важно из-за главного принципа науки, на который редко обращают внимание. Мы способны осознавать существование неизвестных объектов тогда, когда они находятся прямо за границей известных нам знаний. Но по мере того, как увеличиваются контуры вещей известных, увеличивается и масштаб тех неизвестных вещей, лежащих сразу за гранью, постоянно дразня нас и пробуждая те чувства, которые Лавкрафт любил называть «ожиданием приключений» (чувством неизвестности).

* Способность выразить эту озабоченность так, чтобы она нашла глубокий резонансный отклик на инстинктивных, архетипических уровнях человеческого сознания. Произведения Лавкрафта редко читаются как простая аллегория. Каждое из его творений проникнуто образной и атмосферной живостью, воздействующей на психику подобно глубинной бомбе. Никто никогда прежде и никогда более не создавал столь странных существ, но в то же время несущих в себе неизбежную убежденность в истинном опыте.

* Безупречная структура. Несмотря на увлечение наукой, Лавкрафт в своём творчестве обращался к образцам девятнадцатого и восемнадцатого веков. Слишком легко он смог разглядеть дешёвое уродство Модернизма, весь порядок которого, ремесло и симметрия, приносятся в жертву цели казаться новым, отличным от других, модным или политически корректным. Он также не опустился до само-референтной замкнутости, лишающей жизненной силы значительную часть современной литературы. В своих построениях Лавкрафт подобен строителям прекрасной колониальной архитектуры, которой он так восхищался: он строит прочный фундамент и сочетает стиль с функциональностью, чтобы каждая часть могла участвовать в гармоничном и полезном целом.

* Коллективное авторство. Хотя некоторые утверждают, что Лавкрафт не пытался создать общую мифологию, факты, похоже, свидетельствуют об обратном. Он, безусловно, включал творения друзей в свои работы и помогал другим создавать произведения, в которых использовались его собственные концепции. Мифы представляются уникальным явлением в современной литературе, потому что много идей, заложенных в них, вышли за рамки контроля какого-либо конкретного автора. Трудно себе представить, к каким чудовищно затяжным судебным разбирательствам могло бы это привести, если бы наследие Лавкрафта спустя годы начало систематически навязывать своё право собственности на имена Ктулху, Альхазреда, и других персонажей. Одно из определений мифа — это история, пересказанная столькими авторами, что в итоге стала произведением целой культуры или сообщества, а не одного человека. В этом смысле мифы Лавкрафта разрослись до истинно мифологических масштабов, чем любое другое творение современности.

За Пределами.

Упомянув кое-что о мифических терминах в творчестве Лавкрафта, теперь остановимся на том, чтобы немного рассказать об ограничениях в его работах. Для начала отметим, что Джозеф Кэмпбелл и другие мыслители выделяют по меньшей мере четыре различные функции мифологии. Первые две функции хорошо рассмотрены в произведениях Лавкрафта:

Первая функция мифологии состоит в том, чтобы примирить бодрствующее сознание с «mysterium tremendum et fascinans» («тайной, завораживающей и внушающей благоговейный трепет») этой вселенной, такой, какая она есть. Вторая функция — дать полный интерпретационный образ того же самого, насколько это известно современному сознанию. (Джозеф Кэмпбелл, «Творческая Мифология»).

Однако, третья функция заключается в обеспечении и соблюдении морального порядка, понимания того, как мы должны вести себя в обществе. В фантастической литературе Лавкрафта об этой функции вообще ничего не говорится. Четвёртая функция мифологии, способствующая развитию личности в направлении состояния самоактуализации или реализации своего врожденного потенциала, тоже явно не развита в его произведениях.

Также можно подвергнуть сомнению тенденцию Лавкрафта в отношении к патологическому, и его склонность придавать пессимистическую окраску открытиям, не имеющим реального логического значения для системы человеческих ценностей. Относительно первой тенденции, Лавкрафт говорил следующее:

«Лишь немногие достаточно свободны от чар повседневной рутины, чтобы реагировать на звуки Извне; и рассказы об обычных чувствах и событиях, или об обычных сентиментальных искажениях таких чувств и событий всегда будут занимать первое место во вкусах большинства; возможно, это справедливо, поскольку эти обычные вещи составляют большую часть человеческого опыта».

Я думаю, что Лавкрафт, возможно, идёт дальше, чем ему нужно, подчёркивая ограниченность или привлекательность странного в художественной литературе. Макабрическая литература не нуждается в извинениях. Во всяком случае, эта форма искусства наиболее прямо обращается к главной загадке человеческого существования, из которой проистекает большая часть несостоятельных религиозных догм и философских переживаний XX века: тот факт, что мы, как животные, наиболее сильно мотивированы на выживание, но как мыслящие существа мы осознаем, что должны умереть. Ревенанты, вампиры и другие разновидности кошмарного, такие как одержимость Лавкрафта разложением, — всё это часть нашей встречи с собственной смертностью. Не всё искусство должно быть одержимо этим фактом, но самое сильное и самое правдивое искусство в значительной степени будет таким.

Пессимизм — совсем другая история. Ужас — это лишь одна из многих возможных эмоциональных реакций на современную научную космологию. Во время недавней поездки по Лавкрафтианским местам в Новой Англии у меня была возможность полежать ночью на Старом Погребальном Холме в Марблхеде, в окружении могильных надгробий, глядя вверх на непостижимо безграничный и далёкий пантеон звёзд. Если бы какой-либо опыт должен был заставить человека почувствовать себя маленьким и незначительным, пугающе потерянным в непознаваемой пустоте пространства и времени, то это должен был быть именно он. Но на меня это никак не повлияло. То, что значимость каким-то образом пропорциональна размеру или положению — жалкое заблуждение; как заметил Терренс МакКенна, мы сами являемся наиболее сложным и плотно организованным феноменом, когда-либо открытым нами в этом мире. То, что в такой безличной Вселенной появились сознательные существа, способные созерцать самих себя, несомненно, является удивительной вещью, скорее склонной внушать благоговение, чем страх. То, что мы можем постичь, хотя бы частично, это те качества порядка, пронизывающие и организующие Вселенную, которые являются величайшим мыслимым даром и своего рода магическим ключом к осознанию бессмертия.

Я назвал мифологию Лавкрафта — Мифом XX века. Новый тип понимания, основанный на открытиях принципов сложности и самоорганизующихся свойств материи, неизвестных во времена Лавкрафта и показывающих, что мы являемся неизбежной, а не случайной частью нашей вселенной, должен лечь в основу мифа XXI века. Будем надеяться, что это понимание найдет своих пророков хотя бы наполовину столь же красноречивых, как Говард Филлипс Лавкрафт, чтобы оживить его в каждом из нас.

                                                                                                      * * *

.

Copyright © 1997 by Joseph F. Morales.

Posted in the site «CthulhuFiles».

Перевод: © 2021 ZaverLast.

Ссылка: http://baharna.com/psychozoan/9701/lovecr...

___________________________________________________

Иллюстрация ниже: «Мифос Ктулху. Временная линия Мифов: 370.000.000 до н.э. — 2.000 н.э./От Катаклизма до Оккультизма».